Аргус Мархабаев представляет

   Аргус Мархабаев

КРОЛИЧЬЯ ЛАПКА ДЛЯ АБИГЕЙЛ

Пожалуй, хорошего понемножку, решил в конце концов Марвин, какое к чёрту охотничье угодье может быть на полутора квадратных милях, тут места разве для очередного карликового государства будет в самый раз. Государство Ватикан, Великое княжество Монако, Суверенный военно‑монашеский орден Мальты, Соединённые Штаты Охотничьего угодья номер пять… Сплюнув, Марвин закинул ружьё за спину и повернул обратно. Одно утешало — при ходьбе у него на поясе болталось ровно столько трофеев, сколько в патронташе образовалось пустых ячеек, так что упрекнуть себя ему было не в чём. Интересно, подумал он, с высоты своего шестифутового роста взирая на уродливую кроличью тушку, бившуюся о бедро, досадовал тогда владелец капкана на невезение или радовался готовому талисману удачи?

Возвращаясь к берегу, где причалила его «Мэрибет и Абигейл» — лёгкая фибергласовая плоскодонка с мотором, Марвин насобирал по пути охапку отпавших от деревьев иссохших ветвей, сучьев, отслоившихся кусков коры. После небывалой летней засухи с этим на острове проблем не было. Хворосту здесь хватило бы изжарить не только его скудную добычу, но и небольшое стадо каких‑нибудь мускусных быков в придачу.

На берегу изрядно проголодавшийся Марвин в пять минут ощипал, освежевал, очистил от дробинок и промыл в прозрачной озёрной воде убитую дичь, вызвав небывалый ажиотаж среди такой же голодной рыбьей молоди, потом натёр тушки солью и, нанизав на импровизированный вертел, с бойскаутской сноровкой разжёг под ним костёр. Едва языки пламени взметнулись вверх, в воздухе разлился дразнящий аромат поджаривающегося мяса, и ноздри Марвина жадно затрепетали. Зажиточный фермер, единственный в графстве разводчик страусов и крокодилов, могущий до конца дней питаться в лучших ресторанах, он просто до неприличия обожал примитивную готовку на открытом огне и под открытом небом. Зажаренные целиком дикие птицы и кролик, хлеб из отрубей, каменная соль крупного помола и термос с чаем на расстеленной газете — за это он отдал бы самый изысканный кулинарный шедевр на серебряном блюде и самое дорогое шампанское в ведёрке со льдом.

Минут через сорок перепела были готовы, а спустя ещё четверть часа подоспел и кролик. Оставив костёр дотлевать, Марвин расположился тут же, расселся прямо на траве со скрещёнными по‑турецки ногами и, возблагодарив всевышнего за хлеб свой насущный, приступил к трапезе. Он старался есть не торопясь, старался смаковать каждый кусок, попеременно прикладываясь то к перепелятине, то к хлебу, то к крольчатине, довольно жёсткой, но несравнимой по вкусу с мясом домашнего кролика из домашней микроволновки. Когда чувство голода заметно поутихло, он налил в крышку термоса крепкого горячего чая без молока и сахара, отхлебнул глоток, и память безотказной машиной времени помчала его в далёкое прошлое.

Истинному чаю молоко и сахар противопоказаны, явственно прозвучал в голове голос покойного отца, который родился в крохотном городке в глуши Австралии, пожил одно время в столице метрополии, но в итоге пустил корни в крохотном городке в глуши Новой Англии. Почему эти томми в старой доброй Англии не заправляют кипячёным молоком и свой сидр, спрашивал он, почему эти янки в старой доброй Новой Англии в свою и без того приторную кока‑колу также не сыплют по три ложки сахара на пластиковый стакан? Хорошо ещё, что в поисках земли обетованной Марвин Питербридж‑старший не останавливался где‑нибудь в Тибете, где в чай принято добавлять ячье масло и соль. Старик не любил рассказывать о своей жизни на зелёном континенте, но Марвин был убеждён, что там он водил самую тесную дружбу с коренными австралийцами в набедренных повязках и с кольцами в широченных носах. Чем ещё, как не отцовскими генами, объяснить сидящую в сыне страсть к собственноручно добытой и зажаренной на костре дичи?

А вот от матери, судя по всему, он никаких черт не унаследовал. Совсем никаких, словно миссис Мэрибет Питербридж‑старшая приходилась ему суррогатной матерью. Выросшая в семье провинциальных знаменитостей — дикторши местного радио и главного администратора кинотеатра для автомобилистов, она была полной противоположностью грубому, неотёсанному мужу‑австралийцу. Считая себя утончённой, артистической натурой, она вела богемную жизнь и обожала находиться в центре всеобщего внимания. Пока отец дневал и ночевал со страусами и крокодилами, мать пропадала на выставках, спектаклях и концертах и при первой возможности устраивала на дому подобие великосветских раутов для всей этой толпы околохудожественных, околотеатральных и околомузыкальных любителей еды и выпивки на дармовщину. Впрочем, Марвин плохо её помнил, потому что едва достиг школьного возраста, как мать без лишних разговоров сбежала из семьи с одним из представителей только нарождавшегося тогда движения хиппи. Сейчас, по прошествии стольких лет, Марвин не сказал бы, что событие оставило незаживающую рану на его сердце, однако отца это так потрясло, что он до конца дней глубоко презирал не только женщин, но и всякое живое существо женского пола старался наградить уничтожающей характеристикой. Больше всего его задело не то, что жена бросила мужа, но то, что мать смогла оставить единственного ребёнка. Открытки, которые первые несколько лет присылала мать на день рождения сына, каждый раз из разных концов страны, отец с убийственным сарказмом читал вслух за именинным столом, а следом неистово рвал на части и швырял в гудящую пасть ненасытного декабрьского камина. С тех пор старший Марвин только то и делал, что работал как проклятый, и когда пришёл его последний час, он умирал с чувством от начала и до конца исполненного родительского долга, выучив Марвина‑младшего в сельскохозяйственном колледже и оставляя после себя крокодиловую и страусиную фермы с тремястами тысячами долларов чистого совокупного дохода в год.

Да уж, гены, забуксовала машина времени в голове Марвина в зыбучих песках прошлого, эти чёртовы гены по мужской линии… Бог знает как у других, но в его ДНК, похоже, они полностью возобладали над генами по женской линии. Или же он вообще уникум, состоящий из одних игрек‑хромосом, а из всевозможных гормонов довольствующийся исключительно гормоном тестостерона. Мало того что на похоронах отца слова соболезнования застревали в глотке каждого, кто знавал покойного лишь молодым, так вскоре Марвин как запрограммированный повторил главную ошибку всей отцовской жизни, женившись на Абигейл, приёмной дочери социальных работников из столицы штата, также оказавшейся избалованной, легкомысленной и взбалмошной особой. Сызмальства лишённый иллюзий насчёт внешних и внутренних достоинств мужской линии Питербриджей, уже к концу свадебного путешествия Марвин нашёл ответ на вопрос, чем же всё‑таки ему удалось пленить девушку с данными фотомодели — каллиграфическим почерком, которым он, старательно высунув язык, заставлял себя заполнять банковские чеки, ибо в противном случае их с отцом каракули посторонним не дано было разобрать. И сколько же с той поры цифр прописью ему пришлось выводить с высунутым языком! Вот уже шесть лет как миссис Марвин Питербридж‑младшая живёт будто последний день, проводя время в бесконечных увеселениях, швыряя деньги направо и налево, устраивая праздники по поводу и без повода. Не будь в бюро бракосочетаний Новой Англии обязателен сравнительный анализ ДНК на возможное родство будущих супругов, сейчас Марвин весь извёлся бы мыслью, что женился на достойном дитя собственной матери и того хиппаря, тем более что неясное происхождение жены и двенадцатилетняя разница в возрасте ничуть тому не противоречили. Наверное, именно наперекор столь кошмарной фрейдистско‑эдиповской мысли он попросил одного из балующихся кистью приятелей жены намалевать на борту походной лодки надпись «Мэрибет и Абигейл», а не из любви к двум главным женщинам в жизни каждого мужчины, как посчитали жена с приятелем и все остальные. В любви, даже са́мой разнесчастной и безответной, должны были быть хоть какие‑то светлые стороны, у него же на сердце ничего кроме чувства горечи и досады не лежало, да и то при хорошем раскладе — как сейчас, например, на лоне природы. Не имей он возможности выезжать на охоту когда заблагорассудится, его любовь давно бы переросла в смертельную ненависть.

Марвин взял в жирные руки двухлитровый серебристый термос и с сомнением уставился на своё уродливое отражение на цилиндрической поверхности. Однако не слишком ли он еретически мыслит для доброго христианина, для приверженца веры в непорочно зачатого Иисуса из рода Давидова, усматривая влияние отцовских генов почти при любых жизненных коллизиях? Проклятье, да отец был просто счастливчик, что мать добровольно оставила его, причём не одного, а с сыном‑наследником, продолжателем рода и преемником семейного бизнеса. О том, что Абигейл может поступить так же, нечего было и думать. Если рождение ребёнка она каждый год откладывала на следующий, то бежать из дома ей не пришло бы на ум даже под тремя дулами ужасающего отцовского дробовика для охоты на са́мую крупную дичь, хранящегося в семейном арсенале. Длинноногая городская красотка, шесть лет назад она здорово облапошила сгоравшего от страсти жениха‑деревенщину, составив брачный контракт таким образом, что тот из супругов, который первым подавал на развод, автоматически терял право на любую часть семейной собственности, без разницы, нажита эта часть при совместной жизни или всегда находилась в его единоличном владении. Тогда Марвин только умилялся столь продуманной юридической тонкости, казавшейся залогом долгой и счастливой семейной жизни. Теперь ясно, что это было ядро на ноге потомка австралийских каторжан, которое ему волочить за собой до последнего вздоха. И как жаль, что движению хиппи давно пришёл конец.

Впрочем, он уже начал привыкать к положению мужчины, который женился и стал философом. Фермы приносят достаточно прибыли, чтобы и он жил ни в чём себе не отказывая. Пара мужских клубов, охота, путешествия и эпизодические любовные связи на стороне позволяли не слишком замыкаться на семейных проблемах. В сущности, Абигейл ещё слишком молода, чтобы требовать от неё большего. Рано или поздно она пресытится развлечениями и хотя бы от нечего делать примется исполнять роль замужней женщины и хозяйки большого поместья, и пускай исключительно в силу материнского инстинкта, но одарит его в один прекрасный день наследником, и тогда вслед за отцом ему тоже будет ради чего жить на земле, да упокоится душа старика где‑нибудь на небесной ферме со страусами и крокодилами. Правда, для разнообразия не наследника Марвин Питербридж‑младший желал бы, но наследницу, которую он вырастит настоящей леди и которую никакой вольнолюбивый панк или кришнаит и ни за какие блага земные не осмелится покинуть даже на самый короткий и скоротечный в году день.

Внезапно одинокий охотник весь напружинился, словно почуял близкую опасность. Рука с дымящейся крышкой термоса замерла у раскрытого рта, в глазах мелькнул страх.

Боже… этот холостяцкий чай без молока и сахара… страусиная и крокодиловая фермы… трёхствольный бельгийский дробовик… Боже праведный, а с чего он взял, что отец говорил правду? Может, он в порыве бешенства разрядил в мать все три ствола, а тело расчленил и скормил крокодилам? А поздравительные открытки летели в камин, потому что были заполнены его корявым почерком?

О господи, отец, прости, прости ради всего святого, довольно нелепо перекрестился Марвин, оставаясь сидеть по‑турецки. Он так и слышал, как отец орёт ему с горних высей: эй там, внизу, ну почему чуть что, так сразу крокодилы? Здоровенный тупоголовый сукин сын, а почему бы и страусам не поклевать иногда человечины?

Бросив забивать голову нездоровыми, вредными для пищеварения мыслями, Марвин сосредоточился на сочной перепелиной грудке. Солнечный диск неспешно катил на запад, сверкая как надраенный, на востоке клочьями использованных чистящих тампонов разметались серые облака, в озере шумно плескалась крупная рыба, гоняясь за более мелкими водными обитателями. Следуя ещё одной врождённой мужской предрасположенности, Марвин заскользил глазами по расстеленной на траве газете, отыскивая среди обглоданных косточек, хлебных крошек и расплывшихся пятен жира более или менее осмысленные фразы. По всей видимости, это был разворот бесплатного еженедельника частных объявлений, какие в последнее время почтовые ящики переставали в себя вмещать.

«Продам автомобиль марки «Ун…»

Марвин задумался. Какой такой марки «Ун…»? Никакого автомобиля на «Ун» ему на память не приходило. «Универсал» какой‑нибудь? Или очередная новинка из Дальнего Востока? Хотя какая разница, автомобилей у него и так хватает. Ему самому́ не мешало бы избавиться от пары машин — марки «Пли…» и «Мо…»

«Похороны на самых престижных кладбищах Соединённых Штатов Америки. Возможны пере… — смахнул Марвин хлебный мякиш, — …захоронения. Контактный телефон…»

Гм… очень походит на мошенническое предприятие. Как можно хоронить кого попало на Арлингтонском, например, кладбище? Или в Виксберге? А вообще‑то это неправильно, когда могилы знаменитостей сосредоточены в одних и тех же местах. Конечно, глупо было бы распределять их равномерно между всеми штатами, но всё‑таки нехорошо, что президентов и бездомных не в силах уравнять даже смерть.

«Порядочная, чистоплотная дама для порядочных, чистоплотных дам. Пол…ая конфид… гарантируется».

Да уж, вот где не обойтись без порядочности и чистоплотности, так это при половых извращениях. И в сохранении полной конфиденциальности можно не сомневаться, потому что языком в подобных случаях зарабатывают отнюдь не сплетничая. Нет, немного не туда брызнули капли перепелиного жира, немного не тех слов исказили смысл. «Пор…очная, …п…отная дама» — так звучало бы гораздо логичнее.

«Молодой человек 25 лет познакомится с супружеской парой…».

Ага, ещё один универсал. Господи, и куда катится шарик, на какую космическую помойку? Даже здесь, в Новой Англии, с её вековыми традициями пуританства, такие объявления уже мало кого шокируют. Тем более что целые толпы психотерапевтов и сексопатологов не допускающим возражения тоном заявляют с телеэкранов, явно опираясь на богатый личный опыт, что разнообразные эксперименты в постели лишь освежают и укрепляют отношения между супругами. Мол, женщине, которая при первом желании может заняться сексом одновременно с родным мужем и оплаченным им же мальчиком по вызову, заводить любовника будет так же волнующе, как мыть полы или вытирать пыль. Скоро с их подачи мужчины и женщины как собаки начнут совокупляться где угодно и когда угодно, как кобели и суки начнут застревать в «любовных замка́х» посреди улиц, и лишь тогда дипломированные исследователи грязных простынь не смогут больше обвинять их в лицемерии и ханжестве и поубираются наконец с экранов телевизоров куда подальше. Интересно, а если не побояться, как в старые времена, наоборот, распутных мыслей — есть ли любовник у Абигейл? И как бы отнеслась к объявлению она? А сам он как бы отнёсся? Да, это интересно…

«Продам щенков коргиуэлшпемброка — любимой породы британского королевского двора. Спешите, количество ограничено».

Надо же, как кстати. Корг… кор‑ги‑уэлш‑пем‑брок… опять что‑то новенькое? Наверное, охотничья порода, королевские особы если какую физическую нагрузку и готовы претерпеть, так это поохотиться. Пожалуй, собака ему не помешала бы, правда, не с таким труднопроизносимым названием. И сейчас, вместо того чтобы изводить себя тошнотворными мыслями, он выговаривался бы вслух, изливая душу перед четвероногим напарником…

Насытившись, Марвин скомкал газету с объедками, заодно вытирая пальцы, и бросил на тлеющие угли. Потом ничком растянулся на траве и долго наблюдал за удивительной жизнью, которая протекала в желтеющей уже траве. Он смотрел, как муравьи тянут дохлую гусеницу, как какие‑то жуки и пауки тоже занимаются неотложными хозяйственными делами, и на сердце у него становилось легко и покойно. На остров он прибыл с ночёвкой, палатка и спальный мешок пока оставались в лодке. И как у всякого, кто охотится близ воды, на борту у него имелся полный комплект рыболовных снастей. Кажется, на сегодня перепелов и кроликов больше не предвидится, но сожалеть об этом нечего — он отлично поужинает рыбой, запечённой на углях. Смешно: с охотничьим ружьём под боком, мыслями он в рыбной ловле. Охотник, который рыбачит…